Окно 2

удачные ракурсы, фрагменты, помноженные на контрастную, некачественную (а от этого таинственную) советскую печать — для умеющего видеть, более чем достаточно, чтобы полюбить навсегда.

Лет через 10, когда я уже начал заниматься современным искусством, как и положено, брался за разного рода проекты, пытаясь найти нечто важное, некую точку опоры, от чего можно оттолкнуться и начать путь. Мир современного искусства тогда казался мне агрессивным и дико не комфортным, поэтому я затащил туда некий багаж из прошлой жизни, семейные фото, любимые открытки, несколько книг. Это были предметы, не связанные с «настоящим искусством», которым я занимался до этого. Точнее думал, что занимался. Таким образом, книга «Нижегородская резьба» перекочевала из родительского книжного шкафа в сквот на Трехпрудном и, надеюсь, ни разу не пожалела.

Иногда я корю себя за малодушие. Не то чтобы ругаю, скорбно корю. За то, что не проявил волю, не настоял, не сделал важные вещи и время их безвозвратно ушло, потому как все должно быть вовремя, а потом уже не работает, даже если мастерства у тебя вагон и маленькая тележка, и языком ты чешешь складнее и слаще чем Гройс с Трампом. Тогда в 91-м я перерисовал много советских открыток, детских книжек и т.п., это был достаточно распространённый приём того времени, рефлексия, которую явили нам отцы соцАрта и Московского Романтического сами знаете кого. Это был своего рода код, по которому тебя опознавали как своего. И вот тогда я и хотел сделать работы с резьбой, большую живопись, такой странный поп-арт, объектом рассмотрения которого и возведением в знак, стал бы народный промысел или резьба по дереву или примитивная народная скульптура. Это было достаточно радикально (я и сейчас так считаю), и как-то я так и не собрался. И не сподобился. Смалодушничал, короче. И вот двадцать лет спустя я эту серию, начал точнее. Без особого энтузиазма начал, типа отдал долг. Тоже время было для меня непростое, тектонические плиты уходили из-под ног со скоростью беговых дорожек в спортзале. И полез я в старую оборванную коробку, и сдул пыль со знакомой обложки, и опустил кисти в акрил. Вот собственно и все, что мне есть сказать по заданной теме. А книга «Нижегородская резьба» до сих пор со мной. Три жены уже нет, а книга да, со мной. На боевом посту, так сказать.